Сергей Николаевич Кузнецов (1940-2007)
В пятницу 11 мая 2007г. по дороге на работу Сергей был сбит автомобилем. 17 мая скончался.
Несколько лет он боролся со страшной болезнью и победил ее. Был полон творческих планов. Всем был нужен, дома и на
работе.
И вот такой неожиданный тяжелый конец.
В 2010 году подготовлена к выпуску книга с избранными научными трудами С.Н. Кузнецова и воспоминаниями о нем.
На этой странице за и стандартным набором биографических данных из старого сайта отдела предлагаются воспоминания
друга Сергея со школьных лет Юрия Михеева, другие материалы из книги и несколько фотографий Сергея Кузнецова.
Кузнецов Сергей
Николаевич
Родился 6 июня 1940 г. в г. Чимкенте (Республика Казахстан).
В 1963 г. окончил физический факультет МГУ.
В 1966 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему:
"Вариации радиационных поясов и связи с некоторыми геофизическими явлениями”.
В 1980 г. защитил докторскую диссертацию на тему:
"Динамика энергичных частиц в геомагнитной ловушке".
В 1975 г. присвоено звание старшего научного сотрудника.
В 1978 г. награжден дипломом почета ВДНХ.
В 1979 г. награжден серебряной медалью ВДНХ.
В 1990 г. награжден медалью Минвуза СССР за научные
достижения.
С 1989 г. член Специализированного совета
ИЗМИРАН.
С 1990 г. член Совета РАН по космосу.
Член Ученого совета НИИЯФ и ОЯФ физического факультета МГУ.
Читает курс лекций "Астрофизика космических лучей" на
кафедре "Космических лучей и физики космоса”.
Опубликовал более 160 научных работ.
Область научных интересов
Динамика энергичных частиц в магнитосфере Земли,
околосолнечном и межпланетном пространстве.
Связи по научной работе
Группа К.Кудела в ИЭФ САН (г. Кошице, Словакия);
группа С.Фишера в АИ ЧАН (Чехия).
Основные научные результаты
Исследована связь динамики электронного пояса Земли с
перестройкой структуры магнитосферы во время магнитных бурь и с динамикой
ОНЧ-излучения. Исследовано влияние геомагнитных возмущений на форму и размеры
области проникновения в магнитосферу малоэнергичных космических лучей.
Изучено изменение условий адиабатичности движения захваченных частиц во
время геомагнитных бурь.
Проводятся работы
по моделированию неадиабатического движения частиц в стационарном неоднородном
магнитном поле.
С помощью аппаратуры,
установленной на ИСЗ серии "Коронас" исследуется динамика частиц в околоземном и
межпланетном пространстве, а также изучается генерация энергичных частиц в
короне Солнца.
Ю. А. Михеев
Сергей, ставший благодаря основательности решаемых им научных задач всемирно известным профессором Сергеем
Николаевичем Кузнецовым, с гордостью раскрывал мне в наши студенческие годы физическую сущность фамилии,
данной ему отцом и матерью. На моей фамилии, утверждал он, держится Мир. Она фиксирует профессию: кузнец, коваль,
smith (англ.), schmied (нем.) и т. д.”.
Не имея возражений против такого аргумента и продолжая диалектику момента, я философски ссылался на библейскую
притчу о пророке Михее, имя которого было переложено ещё “во время оно” в фамилию моих предков. То есть и мне,
как бы, есть чем гордиться - именно этот пророк предложил историческую формулу “перекуем мечи на орала”, кажется
ещё за 900 лет до Р. Х.
Приступая к своим воспоминаниям, я могу с полным основанием сказать, что Сергей врос в мою жизнь, как подарок Судьбы,
уже на самом раннем этапе нашего складывающегося самосознания. Мне повезло (а возможно и ему тоже в какой-то степени)
в том, что, начиная с четырехлетнего возраста, мы шли бок о бок от типично детских дел и игр к юношеским мечтаниям.
Затем, через “тернии” школьных уроков и домашних задач поднимались к философическим дискуссиям на физические,
исторические и житейские темы, сопряженные со школьными, университетскими, семейными и прочими “звёздными”
временами.
Начало нашего взаимного общения и последующего развития было положено в г. Алма-Ате в 1943-1944 годах нашими
мамами (моей – Зинаидой Николаевной Михеевой, в девичестве Климовой, и мамой Сергея – Галиной Владимировной
Паламарчук). Мы проживали недалеко друг от друга в домах, находившихся на перекрестке улиц, названия которых
нынешние туземцы, скорее всего, забыли и могут воспринимать как названия давно вымерших мастодонтов.
Оба дома находились на ул. Шевченко, на расстоянии примерно 100 м. Наш можно было назвать домом лишь условно, так
как исходно это была конюшня Красной Армии, переоборудованная в барак с небольшими комнатами, в которых
поселили работников Оперного театра, набранных из сибирских земель и призванных создавать культуру республики
Казахстан. В него-то и попали мои родители.
Отрезок ул. Шевченко между нашими домами пересекался улицей Карла-Маркса. Дом Сергея был угловым и другой стороной
выходил на ул. Красина, тоже пересекавшую ул. Шевченко. Он был значительно добротнее нашего барака, так как его
построили русские казаки, трудами которых был создан город Верный (заложен в 1854 г., впоследствии г. Алма-Ата).
Но и его жители были уплотнены до предельной степени, так что Сергею и его маме досталась, как и нашей семье,
небольшая комнатушка. Эту комнатушку одновременно рассматривали как свою собственность содержащиеся там
две кошки. (Любовь к кошкам, полученную от матери, Сергей сохранил на всю жизнь.) Мне нравилось, что кошки
иногда позволяли себя гладить и непрерывно урчали, не раскрывая рта.
Представляло интерес, что единственное окно комнаты было оборудовано деревянными ставнями, а на единственном столе
(он использовался и как столовый и как письменный) находился прибор с двумя градусниками, показывающий влажность
воздуха. На мой вопрос, что это за штуковина такая, заданный, в первом классе, Сергей отвечал: психрометр.
Вопрос касательно физической сущности психрометра быстро заглох, так как на первый план вышли более важные
предметы детского общения. Между тем, не исключено, что данный предмет внес свой вклад в процесс ориентации
жизненного вектора Сергея в направлении на физику. (Эту мысль подтверждает то, что спустя сорок лет Сергей
подарил мне прибор, в котором совмещены жидкостной термометр и стрелочные индикаторы атмосферного давления
и влажности; до сих пор я поглядываю на его показатели.)
По-соседству, напротив дома Сергея, на ул. Шевченко и ул. Красина находились два особняка, принадлежавших
соответственно какому-то генералу и священнослужителю высокого ранга. Особняки прятались внутри прекрасных садов с
относительно большой площадью и с крепкими заборами. Сады были засажены разнообразнейшими цветами, черешнями,
вишнями, яблонями и, начиная с мая и вплоть до сентября, поднимали вокруг такие “экологически чистые” волны
ароматов, менявших свои оттенки в ходе лета, что они иногда возвращаются ко мне во снах.
В 1943-44 годах в войне с фашистами окончательно обозначился перелом в нашу пользу, но время оставалось голодное.
И когда в наш детский сад (он находился тоже в 100 м от наших домов) привозили в колхозных бидонах какую-то белую
сладковатую жижу, детвора натурально радовалась, выкрикивая (помню как сейчас), непонятную для меня “мантру”: суфле
привезли, суфле!
В детском саду, в группе четырехлеток, нас научили спать за столами, укладывая на стол руку на руку, а поверх них
голову: тогда ещё там не было кроваток. В конце четырёхлетки кровати уже были, и воспитательница Таисия Филипповна
помогала нашим постепенно крепнущим памяти и сознанию совершать какие-то ментальные флуктуации, которые должны
были формировать характер, темперамент и личность. Причем не просто личность, а настоящего “строителя коммунизма”.
Эти странные слова “коммунизм, коммунисты” мы впервые услышали именно в детсадовской четырехлетке. Потом,
через сорок, пятьдесят и шестьдесят лет я предлагал Сергею вспомнить продолжение песни, которой нас обучала
Таисия Филипповна и которую мы часто слышали из картонных тарелок-репродукторов. Из этой песни я запомнил
несколько строк, остальные ушли слишком глубоко в подсознание. Эти строки мне четырехлетнему почему-то очень
понравились и, на другой день после урока пения идя в детсад (как сейчас помню, в шапке с длинными ушами – время
было зимнее), я орал во всю глотку такие слова:
Готовься в дорогу на долгие годы, бери с коммунистов пример,
Работай, учись и живи для народа, Советской страны пионер!
Чтоб мы комсомольскою сменою стали, чтоб нами гордился народ,
В борьбе и работе, как Ленин и Сталин, шагай неустанно вперёд!
Вот так и получилось, что все свои силы и жизнь Сергей Кузнецов отдал служению народу – Отечеству (да и
Человечеству в целом) на поприще науки и Семьи, которая, согласно классикам истмата (истинно говорю),
является фундаментальной ячейкой того же самого Отечества.
Сергей родился в г. Чимкенте, поблизости от которого его дед (по материнской линии) за много лет до Сергея имел
некий участок земли и выращивал на нём табак. Дело в том, что тогда (в начале 30-х годов) на Казахстан, как
и на Украину с Поволжьем накатился реальный голодомор. Главным способом содержания семьи для Паламарчуков была
продажа табака. Листья табака необходимо было сушить, доводя их до необходимой кондиции. Определять эту кондицию
и сортировать табак приходилось путем курения, в том числе, и молодой будущей матери Сергея вместе с её сестрой Зоей. Не исключено, что закрепившаяся привычка к курению суммировалась с тяжестью проживаемого исторического времени и оказалась причиной непродолжительной жизни матери и тетки Сергея.
Надо сказать, что г. Чимкент находится недалеко от г. Ташкента, в котором функционировал Среднеазиатский
государственный университет, достаточно мощный по составу преподавателей. Сергей рассказывал мне, что его отец
Николай Михайлович учился на биофаке МГУ. Однако когда и как он познакомился с Галиной Паламарчук мне не известно.
Я думаю, что знакомство могло произойти во время одной из полевых энтомологических экспедиций Николая Кузнецова,
устроившегося до войны на работу в САГУ. Что я помню об отце Сергея, так это его фотографию, сделанную в начале
Отечественной войны. На ней он снят в военной форме перед уходом на фронт. И как это случилось у многих семей,
на фронте смерть нашла его быстро (в начале 1942 г.).
После гибели Николая мать Сергея не вышла замуж, и, насколько я помню, с 1943 г. до конца жизни работала в одном
из институтов Академии наук Каз. ССР.
После детского сада, в 1947 г., мы с Сергеем попали в один и тот же первый класс «А» “мужской” школы №56. В ней мы
освоили семь классов, побывали октябрятами, пионерами и комсомольцами, получая каждый год “похвальные грамоты” –
листы, на которых слева был нанесён профиль Ленина, а справа – профиль Сталина. По ходу учебного года мы имели
достаточное количество времени для общения друг с другом после выполнения домашних уроков. Однако во время летних
каникул (вплоть до 7-го класса) Сергей долго пребывал с мамой в каком-то Баканасе, в полевой энтомологической
экспедиции. Возвращаясь, рассказывал, как собственноручно ловил сачком каких-то бабочек, якобы очень необходимых
для научных исследований. В такие периоды его отсутствия меня (семи – десятилетнего) иногда посещало не забытое
до сих пор чувство скуки. У Сергея появление такого чувства имело крайне низкую вероятность. Он, как правило,
всегда был чем-то занят и имел высокий уровень общительности из-за большого круга знакомых сверстников и взрослых
(в своем дворе и на других концах города).
Круг моего детского общения был уже, чем у Сергея. Вероятно, это обстоятельство обусловило наличие у него
определённого превосходства в смысле практического восприятия житейских ситуаций, а также сформировало быстроту
правильных решений школьных примеров и задач. Математичка Валентина Михайловна, учившая нас с 5 по 7 класс,
элементарно выявила пятерых “любимчиков” – тех, кто быстрее решит заданные ею во время урока задачи и быстрее
(из остальных более чем двадцати учеников) положит свои тетрадки с решениями ей на стол. Сергей успевал, как правило,
войти в число этих пятерых, за что получил от учительницы ласковое прозвище “кузнечик”.
Периодически и я встревал в эту же пятерку, но решение домашних задач по арифметике нередко давалось мне лишь
благодаря упрямству. Как-то в 3-м классе у меня не шло решение какой-то задачки, и я обратился за помощью к маме.
Её урок был дидактически прост. Сначала она дала определение, что я есть тугодум. - “Для тугодума непонимание
чего-либо нормально. Рецепт простой: начинай рассуждать. Рассуждая, задавай себе всевозможные вопросы и ищи
разные ответы, из которых определи верный результат. Напрягай память, ибо слово память имеет корень “мять”, с ним родственны слова: разминать, помнить, мнить, мнимый”. Данная формула истинна (“потому, что верна”), однако верные ответы для подбрасываемых жизнью проблем, искать мне иногда приходилось долго.
Совет матери навел меня, спустя время, на мысль, что психологически-диалектическая ось разума имеет два полюса
“тугодум – борзодум”. Сергей не относился ни к тому, ни к другому. Скорее всего, он был “трезводумом”, т.е.
той механической призмой, на которую опирается своей серединой ось “тугодум – борзодум”.
Если естественнонаучный вектор развития Сергея был предопределён материнской профессией, то мои интересы в этой области стали складываться с 8-9 лет благодаря отцу. Мой отец Арсен Петрович родился в 1908 г. в семье сибирских казаков и, повзрослев, стал профессиональным художником ещё до войны. Он был назначен в 1948 г. республиканским начальством (куда входил, в частности, Кунаев, будущий кунак Брежнева) главным художником по изготовлению подарка тов. Сталину от Каз. ССР, так как дело шло к 70-летнему Юбилею вождя (к 21 января 1949 г.). В качестве подарка отец сделал карту Казахстана, отмечая места добычи полезных ископаемых соответствующими образцами рудных пород. Он рассказывал, что Кунаев очень боялся кульминационного момента и лично готовил его к ответам на вопросы т. Сталина. Во время получения подарков от всех республик СССР т. Сталин действительно подошёл к отцу с вопросом “что это”. Ответ был: это карта Каз. ССР, на которой отмечены места добываемых полезных ископаемых… “Беседа” обошлась без эксцессов. (Впоследствии я сообразил, что отец был ростом не выше т. Сталина, поэтому вождь и выбрал его для “беседы”, и мудрый Кунаев знал, что вождь не любит рослых.)
Отбирая необходимые для подарка образцы, отец часть отбракованных камней приносил мне. Среди них были красивые куски золотистого медного колчедана и серебристой цинковой обманки. Их красота направила наши ментальные флуктуации на мысли о геологии, а затем об археологии. И когда в 1949 г. у Сергея оставался месячный запас времени до отъезда с энтомологической экспедицией в Баканас, у нас возник уже почти научный интерес исследовать камни, устилающие дно котлована, выкопанного в 1946 -1947 годах пленными японцами рядом с домом Сергея и потом заброшенного. Этот “японский” котлован планировался для будущего здания Президиума Академии наук Каз. ССР, и после 4-го класса, копаясь среди камней на его дне, мы вдохновенно строили мечты о том, как станем геологами или археологами.
Докопаться до золотой жилы или хотя бы до археологических “артефактов” нам не удалось, так как местные старшие парни залили котлован водой из находившихся рядом арыков. Благодаря этому возникло “японское море”, в котором мы, глядя на других, научились барахтаться на воде и, как бы, плавать. Позже Сергей сформулировал, что это произошло в соответствии с теорией относительности, а именно, мы стали плавать “относительно домов”. Это же “море” Сергей использовал как плацдарм для испытания сделанных собственноручно деревянных кораблей с резиновыми моторами.
“Японское море” существовало года три, после чего городские власти изъяли его из употребления, залив доверху мазутом и вызвав у местных мальчишек состояние “относительной” печали. Печальные знатоки объясняли, что это было сделано по причине неимоверного размножения в “море” комаров и накопления мочи самого разнообразного состава.
По-прошествии 10 лет (когда наша учеба в МГУ уже близилась к концу) над котлованом, наконец, воздвигли невысокое здание Президиума АН Каз. ССР. Одновременно снесли особняки и сады священнослужителя и генерала. Снесли и дом, в котором вырос Сергей. На месте особняка священнослужителя появился Институт химии Каз. ССР, а на месте дома Сергея – Институт катализа АН Каз. ССР. Этот второй институт можно “по умолчанию” считать мемориальной доской и памятником Сергею Кузнецову, воздвигнутым на “первой” нашей Родине. Поясню сказанное. Как-то, в очередной раз, отмечая то ли мой, то ли его день рождения, я высказался, что у человека могут существовать три Родины, а именно, 1) место рождения, 2) место основного проживания и реализации творческих планов и 3) место захоронения. Сергей был не против этого и добавил, что, кажется у чехов, родиной называют именно могилу. Таким образом, три Родины Сергея (Казахстан,
НИИЯФ и место Хованское) ознаменовали собой пройденный им путь служения Человечеству.
Возвращаясь к воспоминаниям в плане “глобальной хронологии”, отмечу, что после 4-го класса наши интересы в естествознании существенно изменились. Сначала Сергей взял меня с собой в радиотехнический кружок городского Дворца пионеров. Из него я скоро ушёл, так как возникла череда новых интересов. В мои руки попали достаточно тонкие, но интересные книжки из научно-популярной серии. Например, “Было ли начало Мира” (кажется автор Воронцов-Вельяминов), “Звездный мир” (автор П. Паренаго, профессор МГУ; с его сыном Олегом мне довелось учиться в одной группе на химфаке). За 3-4 года я накопил стопку книжек, касающихся палеонтологии, происхождения человека и других интересных тем, но застрял я на химии. Помню, как в пятом классе очень долго мучился, не понимая, что такое химическая валентность. Вероятно, встроенная в мои мозги генетическая матрица от отца-художника требовала образного описания этого химического свойства, но такое описание отсутствовало в тогдашних учебниках. Все же, материнская формула “рассуждай” сделала свое дело, и к 7-му классу, с которого начался школьный курс химии, моё понимание валентности более или менее “устаканилось”.
Свой радиокружок Сергей посещал больше года и за это время собрал собственноручно детекторный приемник, который даже что-то принимал из радиоэфира.
Поле окончания 7-го класса случилась так, что в стране отменили раздельное обучение, и при формировании смешанных с девочками классов часть наших мальчиков, и нас с Сергеем, перевели в 8-й “А” близко расположенной школы №35. В ней мы закончили школьные годы, получив аттестаты с серебряными медалями.
На этом этапе развития моя “степень свободы” значительно снизилась в результате рождения в июле 1954 г. второй моей сестры Ирины (первая сестра Галина родилась в сентябре 1941 г.). В связи с этим много времени надо было уделять Ирине, так как отец все свое время проводил в художественно-экспедиционной деятельности, а мама, работая в Госплане Каз. ССР, в соответствии с требованием времени, заочно училась в Московском статистическом институте (в итоге получила диплом инженера-статистика).
В это время мне в качестве светлых моментов вспоминаются совместные (не частые) походы с Сергеем в предгорья Заилийского Алатау, покрытые колхозными яблоневыми садами, урюком (т.е. диким абрикосом) и альпийскими лугами. Окунались в горные озерца, пили родниковую воду, бродили в окрестностях местечка Медео. Позже, уже являясь студентами МГУ и возвращаясь летом в Алма-Ату, позволяли себе удаляться глубоко в горы. Как-то Сергей взял меня с собой в казахский горный аул Джаланаш, где обосновалась семья воспитанной его родителями казашки, подброшенной в младенческом возрасте во время великого голода (начало 30-тых годов). Добирались до красивейшего озера Иссык (не путать с Иссык-кулем), из которого низвергался красивый водопад. Мой отец в своё время украшал это озеро стилизованными под местный колорит юртами. Оно представляло собой любимое место отдыха, посещаемое даже иностранцами, но, кажется, в начале 60-десятых годов было сметено мощным селевым потоком.
В ходе учебного года с 8 по 10 класс Сергей совершенствовал свои познания в физике, а я уже не расставался с химией, регулярно посещая химический кабинет, где синтезировал (иногда в присутствии Сергея) ярко флуоресцирующий краситель, лакриматоры (бромацетон и хлорацетофенон), нитроглицерин, пироксилин (тринитроцеллюлозу) и что-то ещё.
Что касается участия нас в строительстве коммунизма, то после окончания восьмых классов ученики нашей школы были направлены в степной колхоз на уборку сахарной свеклы. В этом колхозе мы ночевали на собственноручно собранном сене, нас кормили свежеиспеченным, очень вкусным хлебом, и рядом протекала неглубокая речка со сказочно чистой водой. Но самое поразительное впечатление оставили яркие звезды, покрывавшие чёрное небо. И созвездие Ориона, и Большая Медведица, и Млечный путь, и низко расположенные к горизонту Плеяды произвели, по крайней мере, на нас, очень сильное впечатление. Таких звезд не увидишь над Москвой. Иногда они возникают в моих снах, по-видимому, для того, чтобы напомнить о существовании такого явления, как путеводные звезды.
Был и другой незабываемый этап (после 9-го класса, в 1956 г.), когда наши матери, собрав по тысяче рублей, дали нам с Сергеем возможность поехать в составе группы учеников под руководством двух учительниц (по географии и английскому языку) по маршруту Москва - Ленинград - Рига. Несколько дней провели в Москве. На тот момент минуло три года после сдачи в эксплуатацию новых зданий МГУ, и нам довелось увидеть место, которое впоследствии стало главной вехой в нашей жизни, хотя в тот момент мы об этом не подозревали. Нам сопутствовал яркий солнечный день. Солнечные лучи падали на газоны с высокой декоративной травой, растущей у северных торцов наших будущих факультетов. Просторные площадки газонов, тогда ещё не засаженные деревьями, отражали солнце, переливаясь колышущимися волнами лучистой травы при каждом дуновении ветра. Наблюдаемая картина создавала ощущение радости и свободы. Недавно, летом 2009 г., гуляя тем же путем, я посетил те же площадки, но уже заросшие высокими деревьями, и, к сожалению, не получил ощущения первоначально охватившего нас молодого восторга.
Надо сказать, что за несколько лет до этой первой в жизни дальней поездки, ещё во время строительства новых корпусов МГУ моя мама выразила свою мечту о том, чтобы я поступил туда учиться. В то время ходила возникшая в местной прессе легенда. Согласно легенде, проживающим в новом общежитии студентам, при необходимости, достаточно нажать некую кнопку и тогда из библиотеки по транспортерам к ним прямо в комнаты будут поступать заказанные учебники и необходимые книги. (Хорошие мечты, нам бы так жить.)
Моя мама так и не узнала, что я действительно поступил на химический факультет МГУ, закончил кафедру химической кинетики (которой заведовал акад. Н. Н. Семёнов) и был принят там же в аспирантуру. Она умерла после перенесенной операции в апреле 1957 г. Мама Сергея пережила мою примерно на 2 года, и при жизни увидела его студентом физического факультета МГУ. Я встречался с ней летом после окончания первого курса, вернувшись в Алма-Ату к отцу и сёстрам. Было видно, что её мучают тяжёлые предчувствия. Она просила меня помогать Сергею при необходимости, полагая, что я являюсь более практичным человеком. Её завет я исполнял по мере сил, но и Сергей помогал мне, являясь в действительности более практичным.
Именно он стал инициатором нашего поступления в МГУ. Узнав из газет о том, что вступительные экзамены в МГУ надо сдавать раньше, чем в другие вузы, он предложил ехать в Москву. Это предложение сыграло для меня роль психологического импульса, выводящего из состояния определённого безразличия, наступившего после смерти мамы. Приняв такое решение и получив поддержку мамы Сергея и моего отца, мы приобрели билеты на самолёт ИЛ-12 и приземлились во Внуковском аэропорту. Время приземления было ночное. Нас встретила сестра одного из сотрудников отца, у которой мы переночевали и назавтра вступили в новую жизнь.
Каждый из нас сдал один экзамен, как полагалось для серебряных медалистов, соответственно, по физике и химии, и каждый превратился в студента первого курса. В то время общежития студентов физиков и химиков первых курсов находились рядом друг с другом на 5-ой Черёмушкинской улице (ныне ул. Кржижановского). На 2-ом курсе мы жили в секторе “Б” и “Ж” главного корпуса МГУ, что позволяло нам встречаться в свободное от учебы время.
Мне было всегда комфортно встречаться с Сергеем. И не только потому, что нас связывало очень многое с самого детства. Было интересно наблюдать за характером его общения с ближайшими друзьями физиками. Часто я встречал у него Юрия Линде, хорошо игравшего на гитаре и, что меня особенно впечатлило, имевшего при себе толстую тетрадку, исписанную множеством популярных в то время песен. В песенных “концертах” и дискуссиях на различные темы принимал участие также Лев Старостин. Иногда появлялся Володя Пустошный, тоже любивший гитару и песни. С ним мне довелось впоследствии работать вместе в одной лаборатории в Институте химической физики. (С Ю. Линде и Л. Старостиным мы навещали Сергея в дни рождения вплоть до последнего года его жизни.)
Запомнились некоторые моменты, связанные с художественно-самодеятельным соперничеством физиков и химиков. Например, на слова шутливой песни физиков “Только физика – соль, остальное – всё ноль, а филолог и химик – дубины” химики отвечали на университетских конкурсах самодеятельности чем-то вроде притчи: “Иду как-то мимо памятника Ломоносову, вижу: на его приступке сидит мужик и щёлкает челюстями. Из них каждый раз выскакивают молнии. Ну, думаю это или пьяный дурак, или физик. От того и другого держись подальше”.
После окончания учебы в 1962 г. меня как отличника оставили в аспирантуре на кафедре химической кинетики, и первоначально дали тему исследования, неверно истолкованную профессором как некое открытие. На его “закрытие” я потратил половину срока. За оставшиеся полтора года пришлось буквально вкалывать, как правило, с утра и до первого часа ночи, работая по другой теме. В то же время пришлось написать обязательный для аспирантов реферат по философии. Мне нравилась философия, и я создал соответствующий опус на 85 страницах. Надо было его срочно отдать проф. Новосельцеву, который вел философию и назначил меня в своё время “специалистом” по Гегелю. Потребовалась помощь Сергея, который нашел на физфаке машинистку, исполнившую дело в срок.
Затем, для того, чтобы успеть уложиться в требуемый срок с кандидатской диссертацией, пришлось эксплуатировать Сергея, как говорится, по полной программе. То есть, он читал мои записи, а я печатал их на пишущей машинке.
Окунувшись в воспоминания и перебирая сохранившиеся фрагменты нашей хронологии, вновь пересматриваю наши фотографии, сделанные в своё время в Загсах. На одной вижу, как я надеваю обручальное кольцо на палец своей Лиле, ставшей моей неизменной женой, - рядом стоит Сергей. На другой фотографии уже Сергей надевает обручальное кольцо своей Люде, ставшей его неизменной женой, - рядом я. Между этими “отпечатками памяти” нахожу в “анналах” своей хронологии старую газету “Вечерняя Алма-Ата” (1970 г., 3 ноября). В ней статья, посвящённая Фаине Демьяновне Беленко, обучавшей нас математике в 9 и 10 классах. Эта старая статья напоминает мне, какие замечательные были учителя в стране нашего детства и молодости. Вот цитата, записанная интервьюером со слов Фаины Демьяновны.
- Главное, к чему я стремилась и стремлюсь сейчас, это передать своим ученикам любовь к математике. Наука эта точная, сложная. Требует усидчивости. Воспитывает характер. Она-то как раз и не терпит раздвоенности. И многим мне удалось это передать. – Вот Лиля Татаринова, - она показывает групповые фотографии выпускников. – Сейчас преподаёт математику в Усть-Каменогорске. А это – Коля, вернее Николай Герасименко. Кандидат физико-математических наук. Работает в Новосибирске, в Академгородке. Вот Сергей Кузнецов. Также кандидат физико-математических наук. Он в Москве. Юрий Михеев. Этот немножко обманул меня. Он кандидат химических наук. Но клянётся, что математика им движет и сейчас. (В качестве пояснения: зная, что я увлечён химией, Фаина Демьяновна хотела поменять мои интересы и даже пыталась в 10 классе реализовать школьный спектакль про Лобачевского, для чего назначила меня на роль сына великого математика, однако по какой-то причине дело не состоялось.)
Хотелось бы продолжать и продолжать воспоминания, однако настало время поймать себя на мысли, что “чисто конкретное” изложение памятных моментов о том, что связывало нас по жизни с Сергеем, вероятно, наскучило читателю. Коротко скажу, что и после того, как мы обзавелись семьями, наше общение не прекращалось, несмотря на периодическую смену мест жительства. Общение было как непосредственным, так и телефонным. Сергей любил рассказывать подробно о состоянии своих исследований по физике Околоземного пространства, о своих научных поездках в северные, южные, западные и восточные страны. Информировал и о прогрессировании возникшей в 2002-2003 г.г. болезни, оказавшейся неизлечимой, о мучительных болях, которые он преодолевал, сжав в кулак свою волю и опираясь на данный ему от природы оптимизм. Сопротивляться болезни ему во многом помогала мысль о родных людях, особенно о внуках, а также неистребимое влечение к новым исследованиям, новым знаниям.
Концентрируясь на своей главной мысли, подчеркну, что Сергей развил в себе не только полученные от родителей генетические задатки учёных – интеллигентов, но, впитав многие положительные флюиды своих учителей и друзей, увеличил свою ментальную ёмкость, говоря на нашем языке 6-го класса: от мелких “пикофарад” до целых “фарад”. Связал в своей душе впитанную извне положительную энергетику в единое целое и, укрепив эту связь своим природным оптимизмом, превратился в прекрасного семьянина и настоящего русского подвижника мировой науки.
Понимая, что 2010 г. можно рассматривать как наш общий с Сергеем юбилейный год и склоняя свою голову перед светлым
образом моего Друга, я хочу повторить для себя и для него (пусть виртуально) стихотворение, написанное мной к
юбилейным встречам студентов нашей учебной группы (Сергей был знаком с этим стихотворением). Учитывая фундаментальный
и мудрый оптимизм Сергея, думаю, что это будет уместно.
ЮБИЛЕЙ КАК ЗЕРКАЛО ДИАЛЕКТИКИ
Капризно вьёт стриптиз над Личностью
Циркач марксизма «Диалектика»
На призму “Качество – Количество”
Льёт слизью жизненной эклектики
Из клизмы лет аллегорических…
Года, года – нагар чудачества,
Гора труда, дыра трюкачества
Величья Творчества с двуличьем рвачества…
В годах Количество – удар по Качеству:
К бессилью Творчества, всесилью рвачества…
Но Вечность с блеском фантастическим,
Гротеском искры фосфорической,
Бывает, – дарит миг критический:
Лик нашей Юности харизматический…
Верши, товарищей Землячество,
Прыжок из жизненной удавки
В кружок застольного ребячества,
Спеши на Юность, к очной ставке!
Мечтанья светлые лелея к приветным тайнам Юбилея,
Оттай, как Юностью повеет в астральных трелях хрусталей!
Пусть млеют благостные души в струенье юбилейных чар,
И грусть негласную приглушит курений сладостный угар…
Пусть грёзы Юности витают,
В их опьяняющем наркозе
Угрозы гроз грядущих тают
Под очищающие слёзы…
Пусть кружит встречных тостов суть,
Речей торжественный поток
За дружбы вечный “Млечный Путь”!
За встреч божественный глоток!
Гони дурман обманных лет,
Застолья праздничный орган!
Туманной Юности привет
Звони, вызванивай, стакан!
P.S. Окидывая взглядом зафиксированные выше “волны моей памяти”,
соображаю, что они напоминают формулу песенника О. Газманова “мои мысли – мои скакуны”. Вместе с тем, надеюсь, что физики меня извинят, представив себе, что “волны памяти” организуются из многочисленных квантов-сгустков энергетических полей. Таких силовых квантов, упакованных в некие наномасштабные губчатые структуры мозга и касающиеся наших с Сергеем этапов развития, накопилось на моих уровнях сознания и подсознания “выше крыши”, и для меня они все дороги. Погружаясь в глубины этих затягивающих квантованных полей, я понимал, что случившегося резонанса наших душ не выразить в словесных полях. Основной объём памяти о Сергее останется только как предмет моих личных переживаний.
Набирая данный текст на компьютере, я представлял себе, что Сергей где-то рядом. И мы с ним как бы продолжаем
общаться в своей импровизированной “наноакадемии”, когда, встречаясь за общим столом, обычно вспоминали учителей,
на которых нам везло всю жизнь, друзей детства и студенчества, дискутировали о состоянии естественных и
неестественных наук. Я знаю, такая наша “наноакадемия” будет действовать до тех пор, пока меня не покинет
само-осознание.
Первые пять лет Cергея Кузнецова в НИИЯФ МГУ
Ю.И. Логачев
Сергей Николаевич Кузнецов учился на физическом факультете МГУ, который окончил в январе 1963 г., около 50 лет тому
назад и сразу по окончании стал аспирантом под руководством С.Н.Вернова. После окончания аспирантуры в 1966 году
он поступил в НИИЯФ МГУ сотрудником которого был до конца своей жизни.
Научной работой С.Н. стал активно заниматься еще будучи аспирантом, работая на полставки в опытно-конструкторской
лаборатории НИИЯФ МГУ.
Опытно-конструкторская лаборатория (ОКЛ) была создана еще в 1958 г. и к моменту прихода С.Н. в там в 1963-1964 г.
были проведены обширные эксперименты по изучению радиационных поясов Земли (РПЗ) на спутниках «Космос-17» и 4
спутниках «Электрон». Обработкой результатов этих экспериментов и занимался С.Н. Кузнецов, который в то время
был ещё Сергеем Кузнецовым, а чаще и просто Сергеем.
Здесь следует особо отметить эксперимент на спутнике «Космос-17». Этот спутник был оснащен широким набором
детекторов и запоминающим устройством, позволяющим иметь непрерывные данные о радиации, т.е. во всех областях
траектории спутника, которая пролегала в основном на малых высотах (перигей - 260 км, апогей - 790 км, наклонение
- 49 градусов).
Отметим, что одной из самых острых проблем наших исследований радиации тогда являлась малая информативность
использовавшихся систем передачи информации, т.е. радиотелеметрических систем космических аппаратов. Наибольшим дефицитом всегда являлся не вес и объем аппаратуры, и даже не ее энергопотребление, а число телеметрических каналов, выделенных для нашей аппаратуры. Эта проблема решалась двумя путями: 1) выпрашиванием у телеметристов дополнительных каналов, с этой целью использовалась даже «тяжелая артиллерия» - организовывался визит С.Н. Вернова к С.П. Королеву или его заместителям, но это - трудный путь, чтобы дать нам дополнительные каналы их надо было у кого-то отобрать, а резерва, как правило, не было; 2) так уплотнить нашу информацию, чтобы по каждому каналу передавать максимум возможного.
Такая же ситуация возникла и на ИСЗ «Космос-17». Главная задача в то время состояла в измерении скоростей
счета импульсов на выходе наших детекторов, т.е. числа частиц различной природы и энергии, попавших в
прибор в разных участках траектории полета спутников. Частицы данного вида и энергии для простоты
именовались «параметрами», скорости счета по которым требовалось измерить. В начале число таких измеряемых
параметров было невелико ( на 2-ом спутнике - 2, на 3-ем - 5, на станции Луна-1 уже 8 и т.д.), а на
спутнике «Космос-17» удалось установить, как уже упоминалось, большой состав приборов и стало необходимым резко уплотнить информацию, поступающую на ограниченное число каналов радиотелеметрии. Задача формулировалась так: для каждого измеряемого параметра, например, скорости счета электронов с энергией 100-200 кэВ, использовать не более одного канала телеметрии, несмотря на то, что скорость счета может изменяться в диапазоне 104-105, обеспечив при этом точность измерения во всем диапазоне не хуже 10 %. Как решать эту проблему? Если телеметрический канал подключен к началу пересчетной линейки, то при больших скоростях счета будет очень трудно разобраться в числе сосчитанных импульсов, т.е. будет наблюдаться так называемый телеметрический «зашкал». Если телеметрический канал подключен к концу пересчетной линейки, то при малой скорости счета он будет в основном «молчать», т.е. в этом случае малые скорости счета не будут регистрироваться. И вот, попробовав различные способы, мы придумали схему, в которой телеметрический канал по мере увеличения скорости счета перемещался ко все более далеким триггерам пересчетной линейки, обеспечивая приблизительно постоянную картину на входе телеметрического канала. Но возникла задача определения того триггера, к которому была подключена телеметрия в момент опроса параметра. На ИСЗ «Космос-17» для определения номера триггера производилось «окрашивание» сигнала, изменялась амплитуда выходного напряжения триггера. Отметим, что информация с этого спутника поступала к нам на фотопленке, качество записи на ней было не всегда хорошим. И вот, эксперимент проведен, информация получена, а чтобы
ее «выудить» из фотопленок потребовалось уйма усилий, времени и человеко-часов работы.
В НИИЯФ МГУ этим экспериментом больше всего занимались П.В. Вакулов и Сергей Кузнецов.
Исследование захваченной радиации на малых высотах представляет особый интерес, т.к. позволяет изучать
процессы взаимодействия потоков захваченных частиц с атмосферой Земли, исследовать сброс частиц из поясов во
время магнитных возмущений и других процессов, протекающих в магнитосфере Земли и так как полеты в космическое
пространство начинаются с малых высот. На малых высотах магнитное поле, в отличие от больших, гораздо сильнее
отличается от поля диполя и поведение потоков захваченных частиц здесь гораздо сложнее, чем на больших высотах.
На малых высотах линия равных В иногда уходит глубоко в атмосферу Земли, что означает, что на данной линии радиация
не может существовать в захваченном виде, а только в виде квазизахваченной: проникшие на данную магнитную оболочку
в точки с данным В частицы при дрейфе вокруг Земли поглотятся в областях на небольших высотах, т.е. они будут
существовать небольшое время, меньше доли одного периода дрейфа вокруг Земли.
Распределение радиации на малых высотах представляет значительный интерес и с точки зрения освоения космоса,
так как полеты в космическое пространство начинаются с малых высот.
На спутнике «Космос-17» удалось проверить и подтвердить теории движения частиц в геомагнитном поле.
Измеренные на спутнике «Космос-17» потоки частиц для высоты 700 км над районом Южной Атлантики практически
совпали с потоками, рассчитанными на основе L-B координат для реального магнитного поля Земли, в предположении,
что частицы существуют на тех траекториях, высоты которых нигде не опускаются ниже 150 км. Наблюдаемое
хорошее согласие расчетов и эксперимента говорит о правильности представлений о движении частиц в магнитном
поле и их появлении на малых высотах. Этот же эксперимент позволил подробно изучить роль аномалий магнитного
поля Земли в поглощении частиц и динамику их пополнения за время дрейфа вокруг Земли.
На спутнике «Kосмос-17» получен также важный вывод о том, что потоки электронов и протонов на небольших
высотах управляются величиной остаточной атмосферы, так что выполняется закон J~ 1/ρ, где J - поток
частиц,
ρ - плотность атмосферы. Использование этого закона впоследствии позволило Н.Л. Григорову сделать вывод
о возможности постоянного существования пояса электронов высокой энергии: их рождение пропорционально
количеству вещества (ρ), а гибель обратно пропорциональна (1/ρ), так что число существующих частиц
не будет зависеть от плотности атмосферы, т.е. от высоты над поверхностью Земли [1].
Спутник «Космос-17» регистрировал также потоки частиц от высотных ядерных взрывов, проведенных за несколько
месяцев до полета этого спутника. Дело в том, что существование захваченных частиц в магнитном поле Земли
привело к мысли о возможности создания искусственных радиационных поясов. Создание и изучение искусственных
радиационных поясов позволяет более детально проследить динамику их поведения, оценить скорость их исчезновения, различные вариации и другие эффекты. Особенно удобными оказались бы искусственные пояса из экзотических частиц, которых нет в естественных поясах, например, пояса из позитронов: их было бы легко выделять из общего потока захваченных частиц, следить за их положением в пространстве, расплыванием и перемещением во время различных магнитных возмущений и исследовать другие временные эффекты.
Всеми этими вопросами Сергей занимался с большим энтузиазмом, здесь он прошел главную школу по РПЗ, а его вклад
в понимание физики поясов способствовал не только общему успеху всего эксперимента (см. статью [2]), но и помог
П.В.Вакулову в 1965 г. успешно защитить кандидатскую диссертацию на тему: "Исследование радиационных поясов Земли
и космических лучей на спутнике «Космос-17».
Следующими были исследования РПЗ на спутниках «Электрон». Необходимость проведения этих исследований стала ясна
почти сразу после их открытия. Первые спутники летали на небольших высотах, а эпизодические пролеты поясов на
аппаратах, запускаемых на Луну, не могли обрисовать полную пространственную картину поясов. В этой ситуации
С.Н. Вернов и А.Е. Чудаков предложили исследовать пояса сразу двумя спутниками на сравнительно низкой и на
достаточно высокой орбитах. Это обеспечивало одновременные измерения в разных областях пространства и позволяло
исключать временные вариации. Конструкторское решение проблемы было еще красивее: оба спутника (высокий и низкий)
выводились в космос одной ракетой-носителем. Наклонение орбит к экватору было стандартным, около 60О, перигей
также был на своем месте (высота ? 400-500 км над территорией СССР), а высоту в апогее можно было варьировать,
задавая время отделения спутника от ракеты. Для нижнего спутника высота в апогее была выбрана чуть более 1 радиуса Земли (?7100 км), а для высокого спутника более 10 радиусов Земли. Апогей обоих спутников располагался в южном полушарии. Эти орбиты очень хорошо соответствовали задаче детального изучения радиационных поясов, они пересекают наиболее интересные области пространства, как на высоких, так и на экваториальных широтах.
Было произведено два запуска, т.е. запущено 4 спутника «Электрон-1», «Электрон-2», «Электрон-3» и «Электрон-4».
Спутники «Электрон-1,-3» имели меньшую высоту в апогее и исследовали в основном внутренний пояс, а спутники
«Электрон-2,-4» с более вытянутой орбитой - внешний пояс и радиацию за поясами. Как уже говорилось, запуск каждой
пары спутников осуществлялся одной трехступенчатой ракетой-носителем.
Если период работы над информацией со спутника «Космос-17» был периодом становления С.Н. как ученого, то спутники
«Электрон» позволили ему показать свой значительный потенциал активного научного исследователя. Несмотря на то,
что Сергей не участвовал в создании аппаратуры спутников «Электрон», т.к. тогда еще был студентом, но он внимательно
изучил характеристики всех приборов, что способствовало адекватной интерпретации полученных результатов.
Со спутников «Электрон» по тогдашним меркам был получен грандиозный объем информации. На каждом спутнике было
установлено до десяти различных приборов, в которых в качестве детекторов заряженных частиц использовались различные
сцинтилляционные, полупроводниковые и газоразрядные счетчики, позволявшие раздельно регистрировать потоки
электронов и протонов в широком диапазоне энергий: электроны регистрировались в интервале 30 кэВ - 15 МэВ, протоны
- в интервале 0,5-200 МэВ. На спутниках "Электрон", также как и на других космических аппаратах того времени,
был большой дефицит телеметрической информации. Необходимость в ее сжатии в данном эксперименте достигалась
применением логарифмических пересчетных схем. Они позволяли с помощью одного 8-ми разрядного двоичного канала
телеметрии передавать скорости счета с приличной точностью практически любого физического параметра,
изменяющегося в широком диапазоне.
В обработке информации от этих приборов Сергей, будучи еще аспирантом, принимал самое непосредственное и активное
участие. Применение ЭВМ в обработке информации было в зачаточном состоянии и использовалось, в основном, для
вычисления L-B-координат, а физические параметры обрабатывались вручную группой «девочек-обработчиц». Вся обработка
информации велась в «две руки», т.е. двумя независимыми группами с последующим сравнением результатов.
Сергей был одним из главных действующих лиц этой эпопеи. Работа была напряженной и к лету 1965 года, т.е. меньше
чем через год после окончания активного существования (октябрь 1964 г.) последнего спутника - «Электрон-4», на
конференции по физике космического пространства было представлено 6 докладов по результатам спутников «Электрон»,
в 3 из которых участником был С.Н. Кузнецов [3-5].
Спутники «Электрон» ответили на один из важных вопросов о захваченной магнитным полем Земли радиации. Дело в
том, что открытие РПЗ случилось в период максимума солнечной активности и было совершенно не ясно, насколько
сильно структура поясов и источники их частиц зависят от уровня солнечной активности, грубо говоря, не исчезнут
ли захваченные частицы в период минимальной солнечной активности. Так совпало, что спутники «Электрон» были
запущены в 1964 г., в минимуме солнечной активности и позволили подробно исследовать структуру РПЗ. Результаты
спутников «Электрон» показали, что РПЗ в период минимума СА имеют стабильную структуру (пространственное
расположение и потоки захваченных частиц), к которой пояса каждый раз возвращались после имевших место небольших
возмущений. Дальнейшие исследования РПЗ показали, что структура поясов, зарегистрированная спутниками «Электрон»,
является устойчивым образованием, претерпевающим обратимые изменения, вариации при самых разнообразных возмущениях
геомагнитного поля, которые зависят от воздействия на магнитосферу Земли солнечного ветра и состояния
межпланетного магнитного поля. Период возвращения структуры поясов к исходному, квазистационарному
состоянию зависит от степени и вида возмущения, занимая от нескольких часов до двух-трех месяцев. Это говорит о том, что
источники частиц и механизмы их потерь существуют постоянно даже при самом низком уровне солнечной активности.
Эти исследования РПЗ позволили получить их основные характеристики и понять закономерности, определяющие поведение
геомагнитно-захваченной радиации.
Особо нужно сказать о внешнем радиационном поясе, вариации которого намного больше, чем внутреннего. Время
полетов спутников "Электрон", совпавшее с минимумом солнечной активности, позволило выявить во внешнем
поясе квазистационарный уровень потоков электронов, основной компоненты внешнего пояса.
Наиболее четко внешний радиационный пояс определяется по электронам средних энергий (100-500 кэВ). Потоки
электронов таких энергий при регистрации их на различных магнитных оболочках обнаруживают глубокий минимум
на L=3,0?3,2, разделяющий внутренний и внешний пояса. При увеличении L потоки электронов достигают максимума
на L от 4 до 5, затем убывают и к магнитным оболочкам с L » 6?7 (на ночной стороне) совершенно исчезают.
Пространственное расположение внешнего пояса и другие его характеристики изменяются с течением времени. Внешний
пояс включен в динамическую систему солнечный ветер - магнитосфера Земли, являясь ярким примером существования
солнечно-земных связей.
При сравнении потоков электронов, относящихся к периодам относительно спокойного состояния магнитного поля в
феврале и июле 1964 г. (а в промежутке между этими периодами наблюдалось много различных возмущений внешнего пояса),
обнаружилось хорошее совпадение февральских и июльских значений потоков электронов в разных районах внешнего пояса,
что говорит о возвращении пояса к исходному состоянию после различных возмущений, т.е. о существовании некоторого
устойчивого состояния, к которому внешний пояс стремится возвратиться после каждого возмущения.
Такое устойчивое состояние внешнего пояса возможно, если возмущения, которые в нем наблюдаются, полностью обратимы,
а источники частиц поясов и их гибель достаточно стабильны.
В установлении этих фактов Сергей Николаевич Кузнецов вместе с коллегами принимал самое непосредственное участие.
В этом же 1965 году наряду с докладами на упомянутой выше конференции, с участием С.Н. были опубликованы работы
по РПЗ и за рубежом [6,7].
Несколько слов о Сергее как исследователе. При полете спутника «Электрон-1» в феврале 1964 г. был обнаружен пояс
энергичных электронов (Ее ? МэВ) на магнитной оболочке L=2.75. Очень интересное явление, целый месяц пояс существовал
практически не меняясь, а к июлю 1964 г. ко времени полета спутника «Электрон-3» от него ничего не осталось. Все
мы рассуждали о появлении этого пояса, времени его жизни, спектре электронов и других параметрах пояса. А Сергей
понял, что с помощью этого пояса можно выяснить пространственное расположение L-оболочки. Он определил географические
координаты пояса на каждом витке, получил его полную картину вокруг Земли и сравнил с расчетами по реальному
магнитному полю Земли. Вот его выводы, цитирую по тексту его диссертации: «вблизи плоскости геомагнитного экватора
сдвиг центра диполя от центра Земли должен составлять ~1200 км» и «Следовательно, на высоте ~ 6500 км над
поверхностью Земли отчетливо выявляются недипольные гармоники магнитного поля». В диссертации [8] сказано об
этом подробнее, но и приведенное описание говорит о нестандартности, широте взглядов С.Н.Кузнецова на изучаемые
явления.
В 1966 г. С.Н.Кузнецов защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Вариации радиационных поясов в связи с некоторыми
геофизическими явлениями», основанную, главным образом, на результатах полетов спутников «Электрон». Он также
активно сотрудничал, практически был соавтором кандидатских диссертаций Э.Н.Сосновца (1967 г.) «Структура радиационных
поясов Земли по данным спутников «Электрон»» и В.Г.Столповского (1968 г.) «Структура и вариации внешнего
радиационного пояса в минимуме солнечной активности».
Эти три диссертации (Кузнецов, Сосновец, Столповский) впитали в себя главные результаты спутников «Электрон». Как
уже было сказано, Сергей Кузнецов был в курсе всех этих диссертаций, он как бы объединял все полученные результаты
и имел возможность выбора дальнейших шагов своих исследований. Но произошло не замыкание на каком-то определенном
направлении, а наоборот, Сергей расширил круг своих интересов, он стал активно заниматься солнечными космическими
лучами, их проникновением в магнитосферу Земли, использованием геомагнитного поля как магнитного спектрометра для
определения заряда частиц.
Для некоторых задач в изучении СКЛ требуются приборы с большим геометрическим фактором, иначе говоря с большими
детекторами. Сергея мучила эта проблема, полупроводниковые кристаллы, используемые нами в то время, имели размер
максимум с пятачок (d= 2,5 см), что не позволяло хорошо регистрировать небольшие события в СКЛ, не говоря уже о
выделении редких частиц в их общем потоке гелий-3, например, или кислород). И он сконструировал детектор с
небольшим кристаллом, но широким углом обзора, что позволило существенно увеличить геометрический фактор прибора.
Этот прибор был создан и установлен на нескольких спутниках Земли, кажется, даже на нашем «КОРОНАС-Ф». Я не помню,
чтобы Сергей сам сидел с паяльником, разрабатывая и налаживая работу электронных схем, но то, что он понимал их работу, взаимодействие различных элементов детектора, электроники и телеметрии, в этом никаких сомнений не было. Я об этом говорю потому, что сейчас все чаще встречаются научные работники, которые имеют дело только с таблицами результатов работы приборов и компьютером, прокручивая по разным программам числа из этой таблицы, не вникая глубоко, что же этот детектор регистрирует. Сергей был физиком старой школы, но он неплохо работал и с компьютером и его выводы по изучаемому вопросу всегда были адекватны предмету исследований.
Таковы мои воспоминания о первых годах работы Сергее Николаевича в НИИЯФ МГУ.
Если отвлечься от научной стороны жизни С.Н., то прежде всего возникает ощущение, что Сергей Николаевич знал всё,
о чем бы не возникал разговор. Можно было не лазить по справочникам, у него была прекрасная память и он помнил всё:
и по истории, и по персоналиям, и по науке и технике. Таким и запомнится Сергей Николаевич большинству общавшимся с
ним.
Литература
1. Григоров Н.Л. О возможном существовании радиационного пояса из электронов 100 МэВ и выше.
Доклады АН СССР, 1977, т.236, с. 810-813.
2 Григоров Н.Л. Механизм образования около Земли ореола из электронов с энергиями в сотни МэВ.
Геамагнетизм и аэрономия, 1983, т.23, № 3, с. 400-406
3. Вернов С.Н., Чудаков А.Е., Вакулов П.В., Горчаков Е.В., Игнатьев П.П., Кузнецов С.Н.,
Логачев Ю.И., Любимов Г.П., Николаев А.Г., Охлопков В.П., Сосновец Э.Н., Терновская М.А.
Исследование радиации на искусственном спутнике Земли «Космос-17».
Изв. АН СССР, сер. физич., 1964, т.28, № 12, c.2058-2074.
4. Вернов С.Н., Чудаков А.Е., Вакулов П.В., Горчаков Е.В., Кузнецов С.Н., Логачев Ю.И.,
Николаев А.Г., Рубинштейн И.А., Сосновец Э.Н., Столповский В.Г., Эльтеков В.А.
Результаты исследования геометрического расположения и состава частиц радиационных поясов по
данным спутников "Электрон-1" и "Электрон-2".
Сб. "Исследование космического пространства", 1965, М., Наука, c.394-405.
5. Вернов С.Н., Чудаков А.Е., Вакулов П.В., Кузнецов С.Н., Логачев Ю.И., Сосновец Э.Н.,
Столповский В.Г. Нерегулярные потоки электронов высоких энергий вблизи границы
радиационных поясов Земли. Сб. "Исследование космического пространства", М., Наука, 1965, с.425-433
6. Кузнецов С.Н., Сосновец Э.Н., Столповский В.Г. Временные изменения внешнего
радиационного пояса Земли по данным спутников «Электрон».
Сб. "Исследование космического пространства", М., Наука, 1965, с.420-424.
7. Vernov S.N.,., Gorchakov E.V., Kuznetsov S.N., Logachev Yu.I., Sosnovets E.N.,
Tverskoy B.A.. Chudakov A.E. Радиационные пояса Земли. Proc. 9-th ICRC, 1965, v.1, p.40-49
8. Vernov S.N., Chudakov A.E., Vakulov P.V., Kuznetsov S.N., Logachev Yu.I.,
Sosnovets E.N., Stolpovskii V.G. Изменение во времени интенсивности внешнего радиационного
пояса вблизи его границ, полученные из измерений со спутников "Электрон-1 и -2".
Space Research, 1965, v.6, p.810-828.
9. Кузнецов С.Н. Вариации радиационных поясов в связи с некоторыми
геофизическими явлениями. Кандидатская диссертация. М., 1966, НИИЯФ МГУ, с. 48-52.
(На нашем сайте статьи С.Н. Кузнецова смотри на странице авторов)
| |
